Немного истории… Прототип английского ордена Подвязки – чулочная подвязку прекрасной дамы или импровизированный штандарт полководца? Уже на протяжении почти семи столетий многих смущает загадка гривуазного названия, не говоря уже о странном девизе и нескольких,

Детство в Средние века? «Индивидом рождаются, личностью становятся, индивидуальность отстаивают», – эти слова психолога, уже приводившиеся выше, указывают на то, что личность представляет собой величину динамическую, меняющуюся на протяжении жизни человека. Поэтому

Из глухих времен Средневековья, окутанных плотным туманом легенд, позднейших вымыслов и экзальтированного христианского мистицизма, дошли до нас с десяток понятий, каждое из которых прочно укоренилось в сознании вереницы поколений. Оставим в стороне футбол, значки и прочие детали современного быта, введенные в обиход именно тогда. Сквозь тьму времен перед нами отчетливо высвечивается таинственный женский лик - Прекрасная Дама! Средневековье - время чудес. Именно к области чудесного можно отнести волшебное преображение женского образа из малозаметной детали семейного обихода в загадочную и многоликую, пережившую столетия Незнакомку.

Мастерская Рогира ван дер Вейдена. Портрет богатой женщины. 1465 г. Масло, дубовая доска. Национальная галерея, Лондон.

СКОЛЬКО СТОИТ ПЕРВОРОДНЫЙ ГРЕХ

Средневековье отвело женщине очень скромное, если не сказать ничтожное, место в стройном здании социальной иерархии. Патриархальный инстинкт, традиции, сохранившиеся еще со времен варварства, наконец, религиозная ортодоксия - все это подсказывало средневековому человеку весьма настороженное отношение к женщине. Да и как еще можно было к ней относиться, если на священных страницах Библии рассказывалась история о том, как злокозненное любопытство Евы и ее наивность довели Адама до греха, имевшего столь ужасные последствия для рода человеческого? Поэтому вполне естественным казалось возложить всю тяжесть ответственности за первородный грех на хрупкие женские плечи.

Кокетство, изменчивость, легковерие и легкомыслие, глупость, жадность, завистливость, богопротивная хитрость, коварство - далеко не полный список нелицеприятных женских черт, ставших излюбленной темой литературы и народного творчества. Женскую тему эксплуатировали с самозабвением. Библиография ХII, ХIII, ХIV веков полна антифеминистических произведений самых разных жанров. Но вот что удивительно: все они существовали рядом с совершенно иной литературой, которая настойчиво воспевала и славила Прекрасную Даму.

Клавдия Квинта. 1490-95гг. Вашингтон, Национальная галерея.

Но сначала поговорим о социальном статусе женщины. Средневековье заимствовало его из знаменитого Римского права, которое наделяло ее, по сути, единственным правом, вернее, обязанностью - рожать и воспитывать детей. Правда, Средневековье наложило на этот безликий и бесправный статус свои особенности. Поскольку главной ценностью при тогдашнем натуральном хозяйстве была земельная собственность, то женщины зачастую выступали в качестве пассивного орудия для захвата земельных владений и прочей недвижимости. И не нужно обольщаться героизмом рыцарей, завоевывающих руку и сердце возлюбленных: они не всегда делали это бескорыстно.

Совершеннолетним возрастом, позволяющим вступать в брак, считалось 14-летие для мальчиков и 12-летие для девочек. При таком положении вещей выбор супруга целиком зависел от родительской воли. Неудивительно, что освященный церковью брак для большинства становился пожизненным кошмаром. Об этом свидетельствуют и тогдашние законы, очень подробно регламентирующие наказания для женщин, убивших своих мужей, - видимо, такие случаи были не редкостью. Доведенных до отчаяния преступниц сжигали на костре или закапывали живьем в землю. А если еще вспомнить, что средневековая мораль настоятельно рекомендовала жену бить и желательно почаще, то легко представить, как "счастлива" была Прекрасная Дама в своей семье.

Типичны для той эпохи слова доминиканского монаха Николая Байарда, писавшего уже в конце XIII века: "Муж имеет право наказывать свою жену и бить ее для ее исправления, ибо она принадлежит к его домашнему имуществу". В этом церковные воззрения несколько расходились с гражданским правом. Последнее утверждало, что муж может бить жену, но только умеренно. Вообще, средневековая традиция советовала мужу относиться к жене, как учитель к ученику, то есть почаще учить ее уму-разуму.

Наказание и перевоспитание. Наказание для злых жен

БРАЧНЫЙ КОНТРАКТ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

К браку в это время относились противоречиво и, на современный взгляд, странно. Далеко не сразу церковь вообще сумела найти достаточно оснований, чтобы оправдать брак как таковой. Очень долго считалось, что настоящим христианином может быть только девственник. Эта концепция, впервые сформулированная Святым Иеронимом и папой Григорием Великим, безоговорочно принималась церковью. Однако уже Блаженный Августин на рубеже IV и V веков утверждал, что брак все-таки не так уж плох. Святой отец тоже признавал превосходство девственников над женатыми, но считал, что в законном супружестве плотский грех превращается из смертного в простительный, "ибо лучше вступить в брак, чем разжигаться". При том строго оговаривалось, что в браке соитие должно совершаться не ради наслаждения, а только с целью рождения детей, у которых, коли они будут вести праведную жизнь, появляется шанс заменить в раю падших ангелов.

Такой взгляд возобладал в церковных кругах лишь в начале IX века, и с той поры брачные союзы стали освящать таинством венчания. А прежде отсутствовало даже само понятие - "брак". Семьей называлось более или менее постоянное совместное проживание многочисленных родственников со стороны "мужа". Количество "жен" никак не нормировалось; более того, их можно было менять, отдавать во временное пользование друзьям или кому-то из родни, наконец, просто выгнать. В Скандинавских странах жена, даже уже венчанная, длительное время вообще не считалась родственницей мужа.

Рогир ван дер Вейден. Изабелла Португальская, супруга герцога Филиппа Доброго. Прибл. 1450 г. Масло, дерево. Музей Гетти, Лос-Анджелес.

Но и после того, как церковь стала освящать брак, общественная мораль строго делила брачные отношения (более похожие на политический, юридический и финансовый договор) и подлинную любовь. Так, например, одна из высокородных дам XII века Эрменгарда Нарбоннская на вопрос, где привязанность сильнее: между любовниками или между супругами, - ответила так: "Супружеская привязанность и солюбовническая истинная нежность должны почитаться различными, и начало свое они берут от порывов весьма несхожих".

Главное, что требовалось от женщины в браке, - рождение детей. Но сия благословенная способность часто оказывалась для средневековой семьи не благом, а горем, так как сильно осложняла процедуру наследования имущества. Делили добро по-всякому, но самым распространенным способом распределения наследства был майорат, при котором львиную долю имущества, прежде всего земельные наделы, получал старший сын. Остальные сыновья либо оставались в доме брата в качестве приживалов, либо пополняли ряды странствующих рыцарей - благородных, но нищих.

Эдмунд Блэр Лейтон: Vox Populi - Глас народа

Дочери и жены долгое время вообще не имели никаких прав на наследование супружеского и родительского имущества. Если дочь не удавалось выдать замуж, ее отправляли в монастырь, туда же шла и вдова. Только к XII веку жены и единственные дочери приобрели право наследования, но и тогда (и много позже) они были ограничены в возможности составлять завещания. Английский парламент, например, приравнивал их в этом отношении к крестьянам, бывшим собственностью феодала.

Особенно тяжело приходилось девушкам-сиротам, они целиком попадали в зависимость от опекунов, редко испытывавших родственные чувства к своим подопечным. Если же за сиротой стояло большое наследство, то ее брак обычно превращался в весьма циничную сделку между опекуном и предполагаемым женихом. Например, английский король Иоанн Безземельный (1199-1216), ставший опекуном малютки Грейс, наследницы Томаса Сейлби, решил отдать ее в жены брату главного королевского лесничего Адаму Невилю. Когда девочке исполнилось четыре года, тот заявил о своем желании немедленно вступить с ней в брак. Епископ воспротивился, сочтя такой брак преждевременным, однако во время его отсутствия священник обвенчал новобрачных. Грейс очень скоро овдовела. Тогда король за 200 марок передал ее в жены своему придворному. Однако и тот вскоре скончался. Последним мужем несчастной стал некий Бриан де Лиль. Теперь предприимчивый король получил уже 300 марок (Грейс, видимо, росла и хорошела). На сей раз муж прожил долго, имел зверский характер и постарался, чтобы жизнь его жены не была сладка.

Эдмунд Блэр Лейтон: Король Кофетуа и нищенка

Несмотря на явный родительский и опекунский произвол, церковный обряд венчания предполагал сакраментальный вопрос: согласна ли невеста вступить в брак? Мало у кого доставало смелости ответить "нет". Впрочем, не бывает правил без исключений. Один из испанских королей на дворцовом приеме объявил, что выдает дочь, шестнадцатилетнюю красавицу Урсулу, замуж за своего маршала, которому к тому времени было далеко за 60. Мужественная девушка во всеуслышание отказалась от брака с престарелым маршалом. Король тут же заявил, что проклинает ее. В ответ принцесса, прежде известная своею кротостью и набожностью, сказала, что немедленно покидает дворец и пойдет в публичный дом, где станет зарабатывать на жизнь своим телом. "Я заработаю много денег, - добавила Урсула, - и обещаю воздвигнуть на главной площади Мадрида памятник своему отцу, по великолепию превышающий все памятники, когда-либо стоявшие на земле". Обещание она сдержала. Правда, до публичного дома все-таки не дошла, став наложницей какого-то знатного вельможи. Но когда отец умер, Урсула действительно воздвигла на свои средства пышный памятник в его честь, на несколько веков ставший чуть ли не главным украшением Мадрида.

История отчаянной принцессы на этом не закончилась. После смерти короля на престол взошел брат Урсулы, тоже вскоре скончавшийся. Проклятая дочь по правилам испанского престолонаследия стала королевой и, как в сказке, правила долго и счастливо.

РОЖДЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

Сколь ни многотрудной и причудливой была реальность тех лет, воображению средневекового человека чего-то явно недоставало. Сквозь вековые пелены традиций и религиозных ограничений экзальтированного Средневековья рисовался некий туманный, мерцающий неразгаданной загадкой женский образ. Так возникла легенда о Прекрасной Даме. С относительной точностью можно сказать, что на свет она появилась в конце XI - начале XII века, местом ее рождения считается южная область Франции, Прованс.

Провансом, с которого началось победное шествие Прекрасной Дамы по миру, ныне именуется вся южная окраина Франции, объединяющая несколько провинций: Перигор, Овернь, Лимузин, Прованс и т. д. Вся эта обширная область во времена Средневековья носила название Окситании, так как народ, ее населяющий, говорил на языке "ок", который теперь известен как провансальский. Традиционное разграничение между романскими языками связано с употребляемой в них утвердительной частицей. В провансальском использовалась частица "ок". Она же, кстати, вошла в название одной из южных провинций - Лангедок.

Трубадурами назывались поэты, слагавшие свои песни именно на языке "ок". Стихи на этом языке, посвященные Прекрасной Даме, были первыми произведениями высокой литературы, написанными не на "вечной" латыни, а на разговорном языке, что делало их понятными всем. Великий Данте в трактате "О народном красноречии" писал: "...А другой язык, то есть "ок", доказывает в свою пользу, что мастера народного красноречия впервые стали сочинять стихи на нем, как на языке более совершенном и сладостном".

Эдмунд Блэр Лейтон: Тристан и Изольда

Образ нашей героини, естественно, собирательный. Но одна особая примета у него все же есть: она безусловно красива. Детские годы Прекрасной Дамы прошли в суровом мужском окружении. Ее породили введенные рыцарским кодексом чести традиции светского обхождения, хороших манер, умения вести приятную беседу, а главное, слагать песни в честь Дамы. Из этих-то песен, к счастью, сохранившихся до наших дней, можно узнать кое-что о ней самой, а также о ее современниках мужчинах, знаменитых трубадурах.

"Трубадур"

ПРЕКРАСНАЯ ЛЮБОВЬ ПРЕКРАСНОЙ ДАМЫ

Поэты Окситании, воспевавшие Прекрасную Даму, обычно рисовали ее замужней. Замужество было той непреодолимой преградой, благодаря которой любовь приобретала необходимую степень трагической безнадежности. Эта безнадежность и составляла главный предмет лирики трубадуров. Любовь вдохновенного поэта далеко не всегда оказывалась взаимной и только в редких случаях завершалась близостью. Таков был закон рыцарской верности, предполагавший максимальную идеализацию чувства и желательно более полный отказ от плотского наслаждения.

Капризная Дама хотела, чтобы ей служили ради самого служения, а не ради удовольствия, которым она в силах осчастливить возлюбленного. В источниках того времени только однажды встречается история о том, как некая дама пустила воздыхателя в свои покои и, подняв юбку, накинула ее на голову рыцаря. Но и в этом случае счастливчиком оказался не бедный трубадур, а человек с положением, не затруднявший себя сочинением песен. Поведение дамы было сочтено изрядной дерзостью, и обиженный поэт, подсмотревший всю сцену в щелочку, нескромную возлюбленную осуждает.

Впрочем, властвовавшее тогда в умах любовное право имело довольно слабое отношение к современной морали и видело мало преград для настоящей любви. Даже брак, несмотря на некоторые естественные сложности, вроде ревности, не представлял особой помехи в отношениях возлюбленных. Ведь законное супружество не имело ничего общего с любовью. Известен, например, случай, когда так называемый "суд любви" (суды, которые разбирали спорные случаи в отношении дам и их благородных воздыхателей) признал недостойным поведение дамы, отказавшей в "обычных утехах" любовнику после своего замужества. Приговор по этому делу гласил: "Несправедливо, будто последующее супружество исключает прежде бывшую любовь, разве что если женщина вовсе от любви отрекается и впредь не намерена любить".

Женский портрет. ок. 1485 г. Вашингтон, Национальная галерея.

Вряд ли можно обвинять тех женщин и в меркантильности. Общественное мнение Средневековья весьма и весьма одобряло браки родовитых женщин с менее знатными мужчинами. А потом в трубадуре ценилось прежде всего не происхождение, а его поэтический дар и иные таланты. Ведь жизнь средневекового замка была предельно замкнута. Трубадуры, ведущие кочевой образ жизни, становились желанными гостями при любом дворе. Они часто брали на себя обязанности дворцовых распорядителей и отвечали за все, связанное с приемом гостей и развлечением хозяев.

Иногда трубадурами становились сами господа. Например, один из первых известных нам трубадуров, Гильем Аквитанский, граф Пуатевинский, богатством далеко превосходил самого французского короля, хотя и считался его подданным. А его молодой современник, поэт Маркабрюн, не имел ни рода, ни богатства, как гласят источники, его в младенчестве нашел у своих ворот некий господин. Однако Маркабрюн обладал таким талантом, что "пошла о нем по свету великая молва, и все его слушали, боясь его языка, ибо настолько он был злоречив...".

СУРОВА, НО СПРАВЕДЛИВА...

В мире рыцарской доблести и чести женщины неожиданно приобретают огромные права, возносятся в сознании мужского окружения на недосягаемую высоту - вплоть до небывалой доселе возможности вершить суд над мужчиной. Правда, все эти права и возможности осуществлялись в очень узкой сфере рыцарской эротики, но и это уже было победой женщины. Дворы знаменитых куртуазных королев того времени - Алиеноры Аквитанской (внучки "первого трубадура" герцога Гильема Аквитанского, бывшей замужем за Людовиком VII Французским, а позже - за Генрихом II Английским) или ее дочери Марии Шампанской и племянницы Изабеллы Фландрской - предстают самыми блестящими центрами рыцарской культуры конца XII века. Именно при их дворах торжественно вершились знаменитые "суды любви".

"Суд любви" в данном употреблении нисколько не метафора. Разбирательства в области любовного права происходили с полным соблюдением всех норм морали и существовавшей тогда судебной практики. Разве только смертных приговоров "суды любви" не выносили.

Эдмунд Блэр Лейтон: Оливия

Вот классический пример решения такого суда. Некий рыцарь страстно и преданно возлюбил даму, "и лишь о ней было все возбуждение духа его". Дама же в ответной любви ему отказала. Видя, что рыцарь упорствует в своей страсти, дама спросила его, согласен ли он достичь ее любви при том условии, что будет исполнять все ее пожелания, каковыми бы они ни были. "Госпожа моя, - ответил рыцарь, - да минует меня толикое помрачение, чтобы в чем-либо я твоим перечил повелениям!" Услышав это, дама тотчас приказала ему прекратить все домогательства и перед прочими восхвалять ее не сметь. Рыцарь вынужден был смириться. Но в одном обществе сей благородный господин услышал, как даму его хулили поносными словами, не смог удержаться и защитил честное имя своей возлюбленной. Возлюбленная, услышав об этом, объявила, что навсегда отказывает ему в любви, так как он нарушил ее повеление.

По этому делу графиня Шампанская "проблистала" таким решением: "Слишком сурова была дама в повелении своем... За любовником же нет провинности в том, что он праведным отпором восстал на хулителей госпожи своей; ибо клятву он дал с тем, чтобы вернее достигнуть любви своей дамы, и потому неправа была она в своем ему повелении более о той любви не ратовать".

И еще одно подобное судебное разбирательство. Некто, влюбленный в достойнейшую женщину, стал настоятельно домогаться любви другой госпожи. Когда цель его была достигнута, "возревновал он об объятиях прежней госпожи, а ко второй своей любовнице спиною обратился". По этому делу графиня Фландрская высказалась следующим приговором: "Муж, столь искушенный в измышлениях обмана, достоин быть лишен и прежней и новой любви, да и впредь бы ему не наслаждаться любовью ни с какой достойной дамой, поелику явственно царит в нем буйное сладострастие, а оно всецело враждебно истинной любви".

Как видим, в сферу влияния женщины вдруг отошла огромная область тогдашней жизни, практически все, что имело значение в отношениях полов. Впрочем, не надо обольщаться. Все свои новые права она приобрела не на пути эмансипации и не в борьбе, а благодаря все той же мужской воле, которая вдруг захотела смирения.

Эдмунд Блэр Лейтон: Ален Шартье

ТЕРРИТОРИЯ ЛЮБВИ

Женщины не преминули воспользоваться новым своим положением. Документы сохранили огромное количество легенд, многие из них позже стали материалом для бесконечного числа обработок и переложений. Сюжетами этих легенд пользовались и Боккаччо, и Данте, и Петрарка. Ими интересовались западные романтики и русские символисты. Одна из них, кстати, положена в основу известной драмы Блока "Роза и Крест". Во всех легендах самую активную роль играют именно женщины.

Трубадур Ричард де Барбезиль долгое время был влюблен в некую даму, жену Джуафре де Тонне. И она ему "благоволила сверх всякой меры, а он ее Всех-Лучшая величал". Но тщетно услаждал он слух любимой песнями. Она оставалась неприступна. Узнав об этом, другая дама предложила Ричарду оставить безнадежные попытки и пообещала одарить его всем, в чем ему отказывала госпожа де Тонне. Поддавшийся искушению Ричард действительно отказался от прежней возлюбленной. Но когда он явился к новой даме, она отказала ему, объяснив, что если он был неверен первой, то и с ней может поступить так же. Обескураженный Ричард решил вернуться туда, откуда ушел. Однако госпожа де Тонне в свою очередь отказалась принять его. Правда, вскоре она смягчилась и согласилась его простить при условии, что сто пар влюбленных явятся к ней и на коленях будут умолять ее об этом. Так и было сделано.

История с противоположным сюжетом связывается с именем трубадура Гильема де Балауна. Теперь уже сам трубадур испытывает любовь дамы и, демонстрируя полное охлаждение, доводит бедную женщину до последних унижений и с побоями (!) изгоняет ее прочь. Однако же настал день, когда Гильем понял, что натворил. Дама же видеть его не захотела и "повелела гнать из замка с позором". Трубадур удалился к себе, скорбя по содеянному. Даме, видимо, было не лучше. И вскоре через благородного сеньора, взявшегося примирить возлюбленных, дама передала Гильему свое решение. Она согласна простить трубадура только при условии, что он вырвет ноготь на большом пальце и принесет его ей вместе с песней, в коей корил бы себя за содеянное безумие. Все это Гильем проделал с великой готовностью.

Как видим из приведенных примеров, дамы были суровы, но справедливы. Дошли до нас и истории куда более трагические, отчасти напоминающие современные некрофильские ужасы. Некий Гильем де ла Тор похитил будущую свою жену у миланского цирюльника и любил ее больше всего на свете. Прошло время, и жена умерла. Гильем, от горя впавший в безумие, не поверил этому и стал каждый день приходить на кладбище. Он извлекал покойницу из склепа, обнимал, целовал и просил, чтобы она простила его, перестала притворяться и поговорила с ним. Люди из округи стали гнать Гильема прочь от места захоронения. Тогда тот пошел к колдунам и гадалкам, пытаясь выведать, не может ли мертвая воскреснуть. Какой-то недобрый человек научил его, что если каждый день читать определенные молитвы, раздавать милостыню семи нищим (обязательно до обеда) и поступать так целый год, то жена его оживет, только не сможет ни есть, ни пить, ни разговаривать. Гильем обрадовался, но когда по прошествии года увидел, что все без толку, впал в отчаяние и вскоре умер.

Неизвестный мастер. Портрет богатой женщины. Прибл. 1460 г. Коллекция Меллона, Национальная галерея искусств, Вашингтон.

Разумеется, далеко не все подобные сюжеты основываются на реальных фактах. Для создания легенды достаточно было изъять из кансоны (песни о любви) одно-два опорных слова, остальное додумывало изощренное воображение первых комментаторов и жонглеров - исполнителей песен трубадуров. История несчастного де ла Тора - яркий тому пример. В одной из своих песен он действительно обращается к теме смерти. Но как раз вопреки легенде утверждает, что подруге не будет проку, если возлюбленный из-за нее умрет.

А вот история трубадура Гаусберта де Пойсибота звучит, на наш взгляд, весьма правдоподобно. Вполне вероятно, что нечто похожее и впрямь произошло. Гаусберт де Пойсибот по большой любви женился на девице, знатной и прекрасной. Когда муж надолго уехал из дома, за красавицей-женой стал ухаживать некий рыцарь. В конце концов он увел ее из дома и долгое время держал у себя в любовницах, а потом бросил. На пути домой Гаусберт случайно оказался в том же городе, где обреталась его жена, брошенная любовником. Вечером Гаусберт отправился в публичный дом и обнаружил там супругу в самом плачевном состоянии. Дальше анонимный автор продолжает, как в романе эпохи романтизма: "И как увидели они друг друга, то испытали оба стыд великий и великую скорбь. Ночь он с нею провел, а наутро вместе вышли они, и он отвел ее в монастырь, где и оставил. От такого горя бросил он пение и трубадурское художество".

ЧТО ВПЕРЕДИ? - БЕССМЕРТИЕ

Условность, которой обставлялся рыцарский быт, предполагала, несмотря ни на что, предельную искренность своих адептов. То, что теперь кажется нам наивным и неправдоподобным, тогда воспринималось со всей чистотой и глубиной чувства. Именно поэтому многим сюжетам средневековой лирики взыскательная культура христианского мира даровала вечную жизнь. Такова история "дальней любви" трубадура Джуафре Рюделя, который имел несчастье влюбиться в принцессу Триполитанскую, никогда ее не видев. Он отправился на ее поиски, но во время морского путешествия заболел смертельной болезнью. В Триполи его поместили в странноприимный дом и дали знать об этом графине. Она пришла и заключила трубадура в объятия. Он же сразу пришел в себя, узнав Даму своего сердца, и возблагодарил Господа за жизнь, сохраненную до тех пор, пока он не увидел своей любви. Он умер у нее на руках. Она же велела его похоронить с великими почестями в храме тамплиеров, а сама в тот же день постриглась в монахини.

Фрагмент мозаичного панно "Принцесса Греза" Михаила Врубеля. Джуафре Рюдель и его Дальняя Дама

Одна из кансон, сочиненная Джуафре Рюделем в честь дальней возлюбленной, звучит так:

Длиннее дни, алей рассвет,
Нежнее пенье птицы дальней,
Май наступил - спешу я вслед
За сладостной любовью дальней.
Желаньем я раздавлен, смят,
И мне милее зимний хлад,
Чем пенье птиц и маки в поле.
Мой только тот правдив портрет,
Где я стремлюсь к любови дальней.
Сравню ль восторги всех побед
С усладою любови дальней?..

К числу бессмертных историй, порожденных этой блистательной эпохой, относится и знаменитый сюжет о "съеденном сердце". Прекрасный и доблестный рыцарь Гильем де Кабестань полюбил жену своего сеньора, господина Раймона де Кастель-Россильон. Узнав о такой любви, Раймон преисполнился ревностью и запер неверную жену в замке. Затем, пригласив к себе Гильема, увел его далеко в лес и там убил. Раймон вырезал сердце несчастного влюбленного, отдал его повару, а приготовленное кушанье приказал подать за обедом жене, ни о чем не подозревавшей. Когда Раймон спросил ее, понравилось ли ей угощение, дама ответила утвердительно. Тогда муж объявил ей правду и в доказательство показал голову убитого трубадура. Дама ответила, коль скоро муж угостил ее таким прекрасным блюдом, то иного она не отведает вовек, и бросилась с высокого балкона вниз.

Услышав о чудовищном злодеянии, король Арагонский, чьим вассалом был Раймон, пошел на него войной и отнял у него все имущество, а самого Раймона заключил в тюрьму. Тела обоих возлюбленных он приказал с подобающими почестями похоронить у церковного входа в одной могиле, а всем дамам и рыцарям Россильона повелел ежегодно собираться в этом месте и отмечать годовщину их смерти.

Эта история переработана Боккаччо в "Декамероне" и с тех пор пользуется огромной известностью в мировой литературе. Из современных ее обработок достаточно вспомнить фильм Питера Гринуэя "Повар, вор, его жена и любовник".

Д. У. Уотерхаус. «Декамерон»

Прекрасная Дама просуществовала недолго. Уже в первой половине XIII века, в период с 1209 по 1240 год, Прованс подвергся четырем крестовым походам из Северной Франции, возглавляемым знаменитым Симоном де Монфором. В истории Франции они остались под именемальбигойских войн .

Формальным поводом к началу военных действий стали ереси самого разного толка, распространившиеся по всему Провансу, отличавшемуся крайней веротерпимостью. Одним из наиболее мощных еретических движений было движение так называемых катаров с центром в городе Альби. Отсюда и название войн. Впрочем, как обычно бывает, главным поводом к войне стал не столько религиозный фанатизм, сколько тот факт, что Прованс, исторически самая развитая, прогрессивная и богатая часть Франции, фактически жил жизнью, от нее не зависящей.

С падением Прованса трубадурское искусство быстро пришло в упадок и скоро забылось. Но дело было сделано. Нравы стали изысканнее и гуманнее, а Прекрасная Дама, сменившая с тех пор тысячи имен, жива по сей день.

Текст: кандидат философских наук О. АНДРЕЕВА

Источник Наука и Жизнь

С расцветом рыцарства связан и расцвет культа Прекрасной Дамы, одно из самых знаменитых и возвышенных проявлений рыцарства. Дело в том, что и женщина стала совсем другой, разительно изменилась сама ее роль в обществе.

В раннюю эпоху рыцарства, до крестовых походов, даже в самых знатных родах она занимала починенное, достаточно униженное положение. Барону-феодалу было, как правило, все равно, на ком жениться, лишь бы за невестой дали много земель. Сеньоры нередко выдавали своих дочерей замуж насильно - за тех, кто был им особенно полезен.

Короли тоже охотно раздавали свободные лены вместе с их богатыми наследницами тем баронам, что им верно служили. Церковь мало вмешивалась в семейные отношения, потому что на женщину смотрела, как на орудие дьявола, соблазнительницу рода человеческого, смирялась с браком, как с неизбежным злом, и ставила безбрачие много выше брака.

Жены баронов коротали свое время в особых женских покоях за рукоделием да чтение и появлялись перед посторонними мужчинами лишь в редких торжественных случаях.

Законы того времени гласили, что женщина не могла ни выступать в суде, защищая свои интересы, ни заключать никаких сделок без ведома и согласия своего супруга. Муж же считался ее полновластным повелителем, и в законах были даже определены случаи, когда барон имел полное право бить жену за какие-нибудь провинности.

Однако два века спустя положение женщины переменилось в корне. Из прежних, скромных и незаметных хозяек и рукодельниц женщины стали царицами общества, госпожами, руководительницами и законодательницами новой придворной жизни.

От женщины, Прекрасной Дамы, теперь требовались вкус к изящному, обходительность в обращении, умение занять гостей, интерес к поэзии, чуткость, отзывчивость. Женщина оказалась восприимчивее к новой культуре, чем мужчина, и сама стала причиной ее дальнейшего развития, увлекая за собой все светское общество.

Зародился культ Прекрасной Дамы в южной Франции, в графстве Прованс, и оттуда быстро распространился по всей Западной Европе.

В одном из старинных источников можно найти такие слова: «Рыцари имеют многообразные достоинства: одни - хорошие воины, другие отличаются гостеприимством и щедростью; одни служат дамам, другие блистают костюмом и вооружением; одни смелы в рыцарских предприятиях, другие приятны при дворе».

Что касается провансальских рыцарей, то они особенно блистали щедростью, гостеприимством, костюмами, да самозабвенно служили дамам и при дворе чувствовали себя лучше, чем на поле битвы.

Прованс был богат, просвещен, здесь процветали торговля и ремесла, развивалась литература. И положение дамы в Провансе тоже было несравненно более высоким, чем в каких-либо других графствах, герцогствах и королевствах. Она могла сама распоряжаться своим имуществом, была абсолютно равна во всех правах с мужчиной.

Культ Прекрасной Дамы зарождался с особого поклонения Деве Марии. В ее честь возносились горячие молитвы, слагались стихи. Она именовалась «кроткой Дамой небес», «небесной королевой», ее изображения на иконах стали облекаться в драгоценные одежды, увенчиваться короной.

Такое поклонение Богородице возвеличивало в свою очередь и земную женщину. Земная любовь к ней получала все более возвышенный, более духовный характер и окрашивалась особыми поэтическими тонами. Окружая почитанием какую-либо «даму сердца», рыцарь, в сущности, служил не ей, а какому-то отвлеченному идеалу красоты и непорочности, который он создавал в своей душе.

По установившимся взглядам того времени, рыцарь и не должен был стремиться к разделенной любви, дама сердца должна быть для него недосягаемой, недоступной. Такая любовь, как считалось, становилась источником всяческой добродетели и входила в состав рыцарских заповедей. «Редкие достигают высшей добродетели, храбрости и доброй славы, - гласило одно из поучений, - если они не были влюблены».

Идеальный рыцарь теперь - честен, умен, скромен, щедр, набожен, смел, вежлив и непременно влюблен.

Служение Прекрасной Даме сделалось всеобщим обычаем, никто из рыцарского сословия не мог от него уклониться. Каждый после посвящения в рыцари должен был избрать себе даму, знатную или незнатную, замужнюю или нет, и добиться у нее дозволения служить ей.

Само же служение заключалось в постоянном ношении цветов ее герба, сражениях в ее честь на войне или на турнире, прославлении ее имени и готовности исполнить малейшую ее прихоть.

При этом выборе, однако, рыцарь далеко не всегда руководствовался истинной любовью и привязанностью. Часто он лишь следовал принятому обычаю или тешил свое самолюбие, стараясь добиться расположения какой-либо знатной дамы или знаменитой красавицы.

От верного служения Прекрасной Даме рыцаря не избавляли даже семейные узы. При этом, любопытно, собственная супруга почти никогда не выбиралась повелительницей и предметом обожания.

Но добиться расположения выбранной дамы было, как правило, нелегко. Нужно было совершить ряд подвигов во славу избранницы, одержать громкие победы на турнирах, и только тогда, когда подвигов по ее мнению набиралось достаточно, приходило время особого обряда: дама принимала воздыхателя в свои рыцари.

Почти в точности повторял вассальную присягу сеньору. И основным условием тоже была верность избраннице. Но дама не брала на себя никаких обязательств, — обещались только благоволение и милость. Эта духовная связь рыцаря со своей Прекрасной Дамой должна была оставаться тайной для всех, однако ее, как правило, совсем не скрывали. Нередко рыцарь служил знатной даме с прямого согласия ее мужа.

Правила поклонения и служения становились все более утонченными. Провансальские поэты обозначили здесь даже целый ряд ступеней. На первой стоит робкий рыцарь, который уже носит в сердце тайную любовь, однако не смеет еще открыться своей избраннице. Когда он решается на признание, то поднимается на вторую ступень и называется «молящим». Если же дама наконец допускает его к служению себе, рыцарь становится «услышанным», ну и так далее…

Однако красавицы, избалованные всеобщим почитанием, привыкли играть чувствами и нередко оказывались очень капризными. От служащих им рыцарей они требовали самых невероятных порой подвигов в свою честь. Приказ немедленно отправиться на Восток - на подмогу продолжающим сражаться с неверными крестоносцам, - был еще не самым трудным заданием. Недаром провансальский поэт XII века высмеивал капризы Прекрасных Дам такими строками:

«То я должен достать красавице из огня саламандру, то выстроить на море дом из слоновой кости, то перенести сюда из Галилеи гору, на которой сидел Адам… Одна надежда осталась у меня: если гора растает, как снег, тогда ответит она мне любовью…»

Источник — Владимир Малов «Рыцари» и ряд других источников
Выложил — Мэлфис К.

Культ прекрасной Дамы появляется в рыцарской среде. Служение женщине делается культурной нормой, никто из рыцарского сословия не вправе нарушить ее. Каждый посвященный в рыцари обязан избрать себе предмет поклонения и добиться права служить ему. Такая любовь, как считалось, становилась источником всяческой добродетели и входила в состав обязательных к исполнению рыцарских заповедей. Редкие достигают высшей добродетели, храбрости и доброй славы, - гласило одно из наставлений того времени, - если они не влюблены.

Нередко он связывается с культом Девы Марии, высказывается мнение о том, что именно поклонение Божьей Матери способствовало возвеличению земной женщины. Однако думается, что здесь мы сталкиваемся с обычной контаминацией. Та экзальтация, тот надрыв, которые присущи мировосприятию сироты-рыцаря, играют свою роль и в этом смешении идеалов любви и веры. Изгнание из мира проводит черту отчуждения между ним и социальной реальностью. Рыцарь стремится найти свое место вовсе не в ней, но в некой иллюзорности, идеализированной его собственным воображением конструкции. Его самого и его мечту о том месте, которого он заслуживает в ней, разделяет подвиг. Рыцарь достоин много большего, нежели то, что ему может быть предоставлено здесь и сейчас; цель, к которой стремится он, есть в то же время и мера его достоинства, его добродетелей и талантов. Здесь и форма его самоутверждения в своих собственных глазах, и способ обоснования претензий к отвергшему его миру. Подвиг - это способ доказательства своих прав, но в то же время - и мостик к тому величественному и прекрасному, что должно принадлежать ему. Чем чище и возвышенней идеал рыцаря, тем больше прав, которые он может предъявить людям в торжественном финале своего «разоблачения». Меж тем любая реально достижимая цель лежит в области обыденного, а значит, в пространстве низменного, земного. Высоты же, достойные его, принадлежат совершенно иному измерению. Поэтому ничто из осязаемого не в состоянии удовлетворить героя, каким он видится сам себе. Действительная мера его достоинства, его идеал должен граничить с чем-то беспредельным. Поэтому слиться с предметом его поклонения может только символ небесной чистоты в этом мире.

Здесь же и продолжение его личной трагедии. Олицетворение идеала, его «предмет» должен оставаться недостижимым: любое прикосновение к нему способно поменять все полюса, ибо даже самое возвышенное и святое, спускаясь в дольний мир, перестает быть свободным от присущей ему греховности. На мечту должна падать тень несбыточности - только тогда награда станет достойной его, может быть, поэтому недосягаемость Пречистой Девы и ставит Ее в самый центр формируемой певцами рыцарства культуры. В одном из первых феминистских текстов говорится: «Госпожа, насколько я вас поняла, женщина является благороднейшим созданием. Но если это так, то почему же Цицерон утверждает, что мужчина не должен служить женщине, ибо для него это унизительно, поскольку нельзя служить низшему?» Она отвечала: «Выше тот, кто более добродетелен, будь то мужчина или женщина. Возвышенность или приниженность человека никогда не определяется телом и полом, но зависит от того, насколько он совершенен в добрых нравах и поведении. И несомненно счастлив тот, кто служит Богоматери, которая выше всех ангелов». Между тем именно на поклонении Ей воспитывается культ Дамы.

Автор цитированного труда - Кристина Пизанская (1365-1430). Она происходит из семьи хорошо образованных (ее отец и дед учились в университете) людей, которые занимали высокое положение в Венецианской республике. Полученное ею домашнее образование включало изучение философии, математики, истории; она увлекается литературой, и ее собственные работы обнаруживают хорошее знание не только античных, но и современных авторов. Выйдя замуж, она живет при дворе французских королей Карла V и Карла VI. Кристина Пизанская, будучи согласной с общим мнением о том, что сотворение женщины послужило причиной падения человеческой природы, убеждена, что благодаря женщине же (Марии) человек обрел намного больше, чем потерял из-за Евы. Он получил возможность вновь воссоединиться с Богом - и в этом заслуга прежде всего ее пола.

Конечно, для верующего человека даже простое сравнение своей возлюбленной с Нею преступно, однако пылкому юношеству (не забудем, что речь идет об очень молодых людях) это не помеха. Первая любовь и должна возноситься к самым вершинам духа,- но вместе с этим оставаться платонической. Вознагражденная, она способна уничтожить свой идеал или обречь на смерть самих любовников. Так, Тристан и Изольда принадлежат друг другу, но лишь потому, что оба беспомощны перед любовным напитком. Их любовь - чиста и возвышенна, оскверненная же колдовским зельем, она обязана погубить обоих: «…пусть вспомнит о любовном зелье, выпитом вместе на море. О, это смерть свою мы там испили! <…> Такова наша любовь, что ни ты без меня, ни я без тебя не можем умереть. Я вижу перед собой твою смерть и в то же время свою». Однако не станем преувеличивать значение веры: если Божья матерь не помешает доблестным рыцарям-крестоносцам грабить христианские храмы, почему бы ей не прикрыть глаза там, где, в общем-то, речь идет о ее же восславлении? Так что поклонение сливающемуся с Ней идеалу вовсе не исключает желание обладать той, кто его воплощает.

И все же образ неодолимых (или, скажем точнее, с трудом преодолеваемых) препятствий навсегда сольется с темой любви не в одном искусстве. В юношестве для олицетворенного идеала губительно не только плотское начало, но и любое сокращение дистанции до тех опасных пределов, за которыми он начинает обнаруживать грубые черты земной обыкновенности. Ульрих фон Лихтенштейн, еще в раннем возрасте избирает дамой своего сердца некую госпожу (кстати, по нормам того времени, годившуюся ему в матери). Он начинает с того, что пьет воду, в которой моет руки его возлюбленная. Он подвергается унижениям; его заставляют сливаться с толпой прокаженных; едва не убивают, когда предмет служения, согласившись дать желанную награду, предательски сбрасывает его в замковый ров… ничто не может заставить его нарушить обет служения. Наконец она совершает нечто настолько жестокое и отвратительное, что, идеальный рыцарь, певец любви не решается доверить случившееся даже пергаменту. Словом, при всем том, что «рыцарь Ульрих был самым абсолютным, а точнее, самым примитивным почитателем женщин, какого только видел свет», прикосновение к действительности заставляет даже этого глупца понять, что всё «служение» было чистым безумием.

Однако не будем осуждать и женщину, ведь, как и Ульрих, она - такая же бесправная раба гендерной роли. Мучить своего рыцаря ее обязывает культурная норма: предмет мужского обожания, она обязана формировать особый ритуал подхода к ней, обязана быть похожей на образец, который создается пером той же Кристины Пизанской: «И опять в словах этого Катона больше правды, чем он хотел высказать. Ведь всякая честная и добропорядочная женщина должна выглядеть и выглядит как самое приятное для глаза существо на свете. И в то же время в душе такой женщины затаился страх перед грехом и покаянием…». Другое дело, что, как не у всякого мужчины хватает ума и воображения отличить условное от реальности, не у всякой женщины для этой роли достает врожденного таланта и меры. Равно, впрочем, как и «страха перед грехом и покаянием».

Как бы то ни было, новая культура, которая создается вокруг фигуры рыцаря, обязывает его служить некоему общественному идеалу, одной из составляющих которого становится женщина. Как пишет Хойзинга: «Томительная мечта о подвиге во имя любви, переполняющая сердце и опьяняющая, растет и распространяется обильною порослью. <…> Подвиг должен состоять в освобождении или спасении дамы от грозящей ей ужасной опасности. Так что к первоначальному мотиву добавляется стимул еще более острый. На первых порах дело ограничивается основным персонажем, героем, который жаждет претерпеть страдание ради своей дамы; но вскоре уже это сочетается с желанием вызволить из беды жертву страдания».

Это служение оставило нам в наследство достойные подражания примеры; рыцарское отношение к женщине - высшая похвала, которой сегодня может добиться мужчина. Однако часто служение тех дней доходит до таких чудовищных форм экзальтации, в карикатурную действительность которых в наши ни один здравомыслящий человек не способен поверить. До нас дошла история об «испытании сорочкой», рядом с которой выпавшее на долю Ульриха фон Лихтенштейна не кажется ничем исключительным. Три рыцаря искали милость одной дамы. Наконец та решила, что одарит любовью того из трех претендентов, кто на ближайшем турнире будет выступать в ее сорочке. Вот только надеть ее следует не под доспехи и не поверх железа, но на голое тело, без всяких лат. В сущности, это равнозначно смерти. В лучшем случае рыцарь мог рассчитывать на тяжелые увечья. Неудивительно, что двое из трех претендентов приняли мудрое решение и отказались. Однако третий согласился на испытание, до такой степени он потерял рассудок от своей любви и веры в рыцарскую честь. Итогом турнира стало то, что к даме его доставили обливающимся кровью. Рыцарь был едва жив, но глаза его полыхали счастьем. Как это было принято, госпожа устроила большой пир в честь своего героя. Согласно обычаю, дама сама должна была обслуживать гостей. По этому случаю она надела поверх платья перепачканную его кровью сорочку .

В другое время эта история могла бы служить симптомом умственного помешательства, и здесь уместно вспомнить балладу Шиллера, в которой дама бросает свою перчатку львам…

Тогда на рыцаря Делоржа с лицемерной

И колкою улыбкою глядит

Его красавица и говорит:

«Когда меня, мой рыцарь верный,

Ты любишь так, как говоришь,

Ты мне перчатку возвратишь».

Делорж, не отвечав ни слова,

К зверям идёт,

Перчатку смело он берёт

И возвращается к собранью снова.

У рыцарей и дам при дерзости такой

От страха сердце помутилось;

А витязь молодой,

Как будто ничего с ним не случилось,

Спокойно всходит на балкон;

Рукоплесканьем встречен он;

Его приветствуют красавицыны взгляды…

Но, холодно приняв привет её очей,

В лицо перчатку ей

Он бросил и сказал: «Не требую награды».

Однако рыцарское сословие жило не в другое, а в свое время и подчинялось его законам. Именно их требования проявляются и в поэзии трубадуров. К слову: вкусы меняются, и даже от этой поэзии сохраняется, как правило, лишь то, что близко к сегодняшним культурным нормам. Но («рукописи не горят!») вот один из примеров тогдашнего восславления женщины: «О, Утренняя Звезда, Майская Почка, Роса на Лилии, Райское Поле Цветов, Осенняя Гроздь Винограда, Сад Пряностей, Сторожевая Башня Радостей, Восторг Лета, Родник Счастья, Цветочный Лес, Любовное Гнездо Сердца, Долина Прелестей, Лечебный Источник Любви, Соловьиная Песня, Звуки Арфы Души, Цветок Пасхи, Запах Меда, Вечное Утешение, Груз Счастья, Цветочный Луг, Зернышко Сладкого Миндаля, Рай для Глаз» .

Согласимся, сегодня это звучало бы едва ли не насмешкой над воспеваемой дамой… А впрочем, может быть, именно здесь, как в фокусе, проявляется самая суть времени. Мы привыкли к тому, что восславление женщины - дело лучших поэтов. Собственно, поэзия, во всяком случае поэзия того времени, начинается именно там, где рождается образ прекрасной Дамы и пламенная мечта о подвиге всецело преданного ей героя. Этот же пример со всей очевидностью демонстрирует полное отсутствие культуры слова, чувства меры, даже такта, в общем, всего, без него немыслимо обращение к Ней. Однако наш рыцарь, как и положено рыцарю, бесстрашно вступает в это ристание, справедливо полагая, что при таком напоре словоизвержений его решительно невозможно проиграть (и ведь побеждает, если о его красноречии помнят через века). Впрочем, и сегодня в Интернете можно найти бесчисленные множества подобных же графоманских безвкусиц, которые не принял бы к публикации ни один журнал.

Так что (пусть даже отдающие чрезмерным преувеличением, рассчитанной на восхищенного зрителя театральностью) все эти примеры не могли не влиять на формирование новой культуры, а с нею - и новых норм гендерного поведения.

Впрочем, дух куртуазии, культ Дамы создавали и подлинное искусство, способное тронуть даже нашего современника. Появляется множество самых разнообразных форм куртуазной поэзии: кансона (песня, развивающая тему любви), альба («утренняя заря», где повествуется о рассвете, а значит, и о необходимости расставания), пасторела (поющая о любви благородного рыцаря и прекрасной пастушки), тенсона (спор о любви, сторонами которого выступают Поэт и Дама, Поэт и Любовь…), плач, сирвентес и др. В XII в. появляется рыцарский роман; как всякая проза, он предполагает уже не только пылкое чувство, но и высокую образованность. Другими словами, в нем мы явственно различаем взросление новой культуры.

Новая культура рождается в Провансе, на Юге Франции. Пусть она существует недолго, уже в первой половине XIII века все уничтожит нашествие. Причиной военных действий послужит развитие еретических учений и вызванное ими общественное движение. Но выжигаться будет не только ересь - придет в упадок и поэзия трубадуров. (Впрочем, возможно, в этом разгроме проявится и глубинный инстинкт социума, протестующего против не одной религиозной ереси, но и навязываемого ему гендерного сдвига.) Однако инерция культурного развития останется. И эта инерция будет по-прежнему влиять на формирование мужчины. А значит, нет ничего удивительного в том, что его «томительная мечта о подвиге во имя любви», о которой говорит Хойзинга, и стремление к идеализации своей дамы рождает встречный взгляд на вещи: сама женщина начинает осознавать себя неким высшим существом. И «Книга о граде женском» показывает это со всей выразительностью и безапелляционностью.

Таким образом, мы вправе заключить: женщина выходит на самую авансцену светской жизни.

Похожая информация.

Средневековье знает два полярных взгляда на положение женщины – женщина предстает:

1) либо воплощением греховности, она изначально порочна;

2) либо в образе святой небесной красоты, Культ Прекрасной Дамы является ее земной разновидностью. Поразительно, что такие разные культурные миры существовали в одной эпохе параллельно, не пересекаясь друг с другом.

В период Средневековья женщина занимает второстепенное, подчиненное положение. Отношение к ней общества закреплено в догматах христианской религии. Основные черты морали, господствовавшей в средневековом обществе: аскетический и антисексуальный идеал, превосходство мужчины над женщиной.

Поскольку «плоть» являлась вместилищем зла, а женщина – носительницей греховного соблазна, «вне закона» оказывалась вся сфера эротического. Идеал, к которому нужно стремиться, – абсолютное воздержание, девственность, так называемый «духовный брак».

Брак становится таинством. Главной целью брака объявляется рождение детей. «Греховное вожделение» изначально исключается из семейных отношений.

«Муж есть глава жены» – слова апостола Павла говорят о патриархальном характере средневековой семьи . Церковь объявляла брак вечным и нерасторжимым, но разводы все-таки происходили, хотя и довольно редко. В классическом Средневековье поводом для развода могло стать, например, отсутствие детей. Расторжению подлежал брак, заключенный с нарушением церковных установлений, ведь в таком случае он не мог считаться таинством. Моногамия на протяжении веков остается недостижимым идеалом. Начиная с франков, знатные вельможи меняют жен так часто, как им заблагорассудится. Франкский сеньор имел столько жен, сколько мог прокормить, отмечал Эжен Эммануэль Виоле-ле-Дюк. В крупных поместьях начиная с VI в. имелись так называемые «голубятни» – дома служанок, удовлетворявших специфические запросы сеньоров.

В течение всего Средневековья существует конкубинат. Собор в Толедо в 400 г. разрешил его, рассматривая как постоянный внебрачный союз либо как неоформленный брак. Конкубинатом активно пользовалось духовенство, которому был запрещен официальный брак. Только в XVI в. светские власти положили конец данному институту.

В средневековом городе наблюдался избыток женского населения. В результате войн и междоусобиц, опасностей торговых путей мужчины погибали значительно чаще. Часть их была лишена возможности вступать в брак. В первую очередь это относится к клирикам. Первоначально безбрачие было обязательным только для монахов и высшего духовенства, но во II в. оно было распространено на все католическое духовенство (целибат). Ремесленники при вступлении в брак обязаны были доказать наличие самостоятельного заработка, поэтому цеховые подмастерья, как правило, обрекались на безбрачие. Образуется категория так называемых «вечных подмастерьев» и число холостых мужчин возрастает до ненормальных размеров. Эти обстоятельства способствовали снижению количества заключаемых браков и провоцировали развитие проституции. Средневековая проституция функционировала преимущественно в закрытой форме цеховой организации. Государство стремилось поставить ее под контроль. Дома терпимости в XIII в., как правило, являлись государственной структурой. Они содержались за счет городского совета или государя (князя). Непосредственно руководил ими управляющий, принимающий присягу и работающий под наблюдением городских чиновников. Контингент «работниц» формировался за счет торговли рабами, сводничества и сутенерства. Проституция процветала в банях, кабаках и тавернах, а также во время ярмарок, праздников, турниров, крестовых походов и т. п.

Как ни парадоксально, но церковь и государство сами повсеместно инициировали распространение убеждения в абсолютной неизбежности проституции. Являясь производной первородного греха, она неискоренима, как сам грех. Речь шла даже о некоторой пользе этого порока. Ее рассматривали как защиту от еще более опасного зла: нарушения супружеской верности, соблазнения «приличных» женщин и т. д. Поэтому власти считали полезным разумно организовывать и оказывать покровительство сей специфической торговле.

Удивительное явление Средних веков – культ прекрасной дамы. Его истоки не ясны. Обычно в воинственных культурах, прославляющих мужчину-воина, женщины оцениваются не слишком высоко. Как бы то ни было, но он представляет собой антитезу институту средневекового брака. Культ возник в XII в. Считается, что его родина – юг Франции. Он воспевает сладостное блаженство и эротическое томление. Прославление дамы сердца распространяется во Франции и Германии, его заимствуют другие страны. Прекрасной Даме поклоняются странствующие менестрели, трубадуры и миннезингеры. В XIII в. появляется куртуазный роман, получивший затем самое широкое распространение.

Благородная возвышенная любовь – монополия рыцарства. Только женщина из «сеньориального» класса обладала привилегией возбуждать это чувство, но никак не простолюдинка. Есть два правила рыцарского поведения, две страсти и обязанности: «сражаться и любить». И то и другое должно совершаться абсолютно бескорыстно.

Куртуазная любовь основана на поклонении Даме и строится по модели вассальных отношений. Женщина в этом дуэте играет главную роль, занимает место сеньора. Влюбленный приносит клятву своей избраннице и служит ей как сюзерену. Культ любви включает отдельные ступени посвящения, а его центральным пунктом становится испытание. Рыцарь служит во имя идеи, а Дама – только повод для выражения чувств и демонстрации доблести. Интересно, что вознаграждение влюбленного как бы и не предполагается в этой игре, во всяком случае не является основной целью. Таким образом, характер этих отношений – платонический (хотя и реальная связь отнюдь не противоречила духу времени). В доказательство этого следует отметить, что культ Дамы процветал при дворах крупных сеньоров. Как правило, объектом поклонения избиралась хозяйка замка. Для вассалов своего мужа, странствующих менестрелей, происходивших из семей бедных и малоземельных рыцарей, она оставалась недосягаемой. Они прославляли зрелую замужнюю женщину, не рассчитывая на взаимность.

Помимо воспевания сеньоры, культ предполагал реальные действия, подтверждающие чувства почитателя. Это подвиги на поле боя или на турнирах, совершаемые в честь возлюбленной, что было наиболее традиционно, разнообразные деяния, начиная с самых простых и безобидных поступков, таких как ношение платка, ленты, перчатки или рубашки своей дамы, а также цветов ее герба, и кончая самыми экзотическими и мазохистскими актами вроде вырывания ногтей, бега на четвереньках и воя по-волчьи. Добровольно вступая в любовное рабство, рыцари подвергали себя всевозможным унижениям, чтобы добиться благосклонности своей повелительницы.

Куртуазная любовь, как считает Ж. Дюби, – это своего рода игра. Цель этой игры – избрать себе даму сердца и завоевать ее сердце. В своей работе «Европа в Средние века» он пишет: «Чтобы проникнуть в вертоград отдохновения, приблизиться к девам в усыпанном цветами уборе, адепт куртуазности должен был оставить своего коня, свои доспехи и оружие, преобразиться в другого человека, надеть светское платье, чуть ли не уподобиться женщине. Он должен сдерживать резкость своих движений. Облачившись в нарядный костюм, он старается придать грациозность своим жестам, прибегает к тысяче галантных ухищрений, будучи при этом объектом наблюдения, критики, а в случае успеха – увенчивается, подобно победителю турнира».

Другой исследователь средневековой культуры Й. Хейзинга в своем труде «Осень Средневековья» говорит о том, что средневековое мышление воспринимало рыцарей как некий эстетический и этический идеал, который наделен благочестием и добродетелью. Однако, по его мнению, рыцарство в действительности не являло собой никакого жизненного идеала. Жизнь рыцаря есть игра подражания античным героям и рыцарям Круглого Стола. Подражание является движущей силой всех поступков рыцаря, согласно Й. Хейзинге.

В свою очередь, Ж. Дюби говорит, что «рыцарь хотел, стремился сравняться с героями эпоса, повторить подвиги своих предков» .

Рыцарь – это «герой ради любви». Любовь одевалась в благородные одежды.

Средневековье, особенно позднее Средневековье, – это время, когда жизнь высших слоев общества почти полностью сводится к светским забавам, как считает Й. Хейзинга. Жизнь строится как игра.

Своей кульминации поклонение женщине достигает в культе Девы Марии. Он распространился еще в XI в. и в XII–XIII вв. пользовался самой широкой популярностью. На Западе получает хождение легенда о непорочном зачатии Девы Марии и отмечается одноименный праздник. Дева Мария объявляется «новой Евой», искупившей грехи своей праматери, ее рассматривают как милосердную заступницу. Богородица символизирует собой образ незапятнанной девственности, чью духовную красоту мужчины религиозно превозносят.

Интересным является тот факт, что рядом с литературой трубадуров, которые воспевали женщину, распространяется антифеминистская литература – в основном в городах, начиная с XII в. Светские писатели берут на вооружение церковные взгляды на греховную сущность женщины, ее изначальную порочность. Во всевозможных фаблио бичуется женская испорченность, осмеиваются слабости и недостатки женщин: они суетны и болтливы, завистливы и глупы, спесивы и тщеславны, а их пристрастие к моде и косметике способно разорить мужей. Во всем потоке литературы того времени вряд ли можно найти доброе слово о женщине.

Кстати, что касается моды, то она оказывает свое влияние не только на женщин, но и на мужчин; как ни парадоксально и ни странно, но в Средневековье она тоже существовала.

Мода – это своего рода образец, на который ориентируется всякая цивилизация. В Средневековье мода касалась не только одежды, но и вообще всего: и манеры принимать гостей за столом, и манеры говорить, есть, пить, манеры ходить и приветствовать; и, наконец, к моде относится и то, как ухаживать за телом, за лицом и за волосами.

Один из представителей школы «Анналов» – Ф. Бродель – сообщает нам о том, что мода на прически существовала даже у мужчин. Носили ли мужчины длинные или короткие волосы, носили усы или бороду, на них, также как и на женщин, оказывала определенное влияние мода. Мода на бороду пришла из Италии – предположительно, ее ввел папа Юлий II.

Ф. Бродель говорит о том, что такие моды существовали самое большее – столетие. Однако следует заметить, что изменения, ориентированные на моду, касались в основном богатого населения; мода была там, где царила роскошь. Что же касается большинства, т. е. бедняков, то там наблюдается неподвижность. «Нет богатства – нет и возможности изменений» , – пишет Ф. Бродель. Поэтому изменения, перемены в одежде, в моде на прически в том числе, затрагивали в первую очередь высший слой.

Так, в начале XI в. в Италии было модно носить аккуратную короткую бородку. Мужчина без бороды в Средние века воспринимался как слабый и немужественный. Но с другой стороны, существовали ассоциации безбородого человека с божественной печалью, покаянием.

Итак, эпоха Средневековья была полна противоречий, как во взглядах на женщину, так и на мужчину.